Ночной Париж - Брассай

Он нес по жизни свое имя, вернее, псевдоним, как знамя. Брассай, настоящее имя которого – Дьюла Халас, родился в 1899 году в Брашове (венг. Брассо), в румынской Трансильвании, входившей тогда в состав Австро-Венгерской империи. С детских лет он грезил Францией: о ее языке и культуре много рассказывал отец - преподаватель французского языка.
Из своей первой поездки в Париж Брассай приехал полный столь ярких впечатлений, что дал себе слово вернуться туда навсегда. Тем не менее, этим планам помешала осуществиться первая мировая война: ему, как и всем воевавшим в армиях противника, был запрещен въезд во Францию.
После демобилизации Брассай отправляется для получения художественного образования в Будапешт, а затем, в 1921 году, переезжает в Берлин, где продолжает обучение в Академии изящных искусств, занимаясь рисунком, живописью и скульптурой. Пытливость ума и особое чувство дружбы быстро сделали его популярным в берлинском кружке художников-авангардистов, куда входили Василий Кандинский, Оскар Кокошка, Ласло Мохой-Надь и Лайош Тихань.
За три года, проведенных в Берлине, которые были временем не только ученичества, но и собственных творческих поисков в рисунке (главным образом обнаженной натуры), Брассай только укрепился в желании посвятить себя искусству. Осуществить эту мечту, как полагал Брассай, можно было только в Париже. Приехав туда в январе 1924 года, он пишет родителям, что ощущает полную гармонию с городом и «изучает, как Париж живет и движется, и как люди движутся в нем».
Брассай убежден, что здесь раскроются все его таланты. В это время он живет очень насыщенной жизнью: чтобы преодолеть языковой барьер – серьезно занимается французским, чтобы заработать на жизнь – рисует карикатуры для французских и немецких газет и периодически сотрудничает с австрийскими, венгерскими и румынскими изданиями в качестве репортера и художника. Время от времени он даже выполняет заказы богатых меценатов, но все эти занятия он считает пустой тратой времени, к тому же не приносящей серьезного заработка.
По вечерам же Брассай с восторгом окунается в жизнь левого берега Сены – мира художников, интеллектуалов, эмигрантов, авантюристов и женщин полусвета, создавшего легенду Монпарнаса. Поздним вечером в обществе своего земляка Андре Кертеса (или Сальвадора Дали и Жоржа Рибом-Дессеня) он отправляется в ресторан «Ля Куполь», затем, ближе к утру, – в «Ротонду», где продолжает начатую накануне беседу с Нэнси Кунард, Ман Рэем, Кики и Генри Миллером. В этих условиях и рождается идея проекта «Ночной Париж».
Дело в том, что какое-то время назад редакторы, с которыми сотрудничал Брассай, потребовали сопровождать репортажи фотографиями. Поначалу он обращался за помощью к друзьям-фотографам, но потом и сам начал фотографировать. Очень быстро он ощутил неудовлетворенность одной только иллюстративной функцией фотографии. К 1929 году, когда в печати появляются его первые снимки, Брассай осознал, что фотография позволяет ему получить такое эстетическое удовольствие, которого он никогда не сможет добиться, занимаясь живописью.
Его память хранила образы неизвестного Парижа, запечатленные уже стареющим Эженом Атже. Но, в отличие от Атже, боявшегося не успеть сделать задуманное и бравшегося за камеру с первыми лучами солнца, Брассай под влиянием друзей-сюрреалистов проявляет склонность ко всему необычному, иному и предпочитает снимать ночную жизнь. В поисках реальности он следует за Атже, но пытается при этом превратить, по его собственным словам, реальность в сюрреальность, отыскивая при тусклом свете фонарей необычный, неизвестный, всеми презираемый Париж. Брассай «берет уроки» у темноты, совершая долгие прогулки в одиночку или в обществе Генри Миллера, Блеза Сандрара и Леон-Поля Фарга от Монпарнаса до Монмартра. Он извлекает из мрака образы отверженных – воров и проституток, превращает строгую классику парижской архитектуры в гротескные сцены, и запечатлевает необычную красоту размытых силуэтов, ослепляющего света фонарей и туманов над Сеной.
К 1932 году его альбом, включавший 64 фотографии, был готов. Эти снимки стали настоящим откровением, поскольку ни один фотограф до Брассая не осмеливался построить свои работы на игре мрака, теней и полутеней, с одной стороны, и ослепительных вспышках света – с другой.
Успех альбома был мгновенным и сделал Брассая постоянным сотрудником самых авторитетных художественных обозрений и респектабельных модных журналов. Теперь он снимает для таких изданий, как "Verve" и "Minotaure", на страницах которого была опубликована серия его фотографий коралловых «скульптур», снискавшая восторженные отзывы Сальвадора Дали и Андре Бретона. Тогда же началось многолетнее сотрудничество Брассая в качестве фотографа и репортера с Кармел Сноу, знаменитым редактором модного журнала "Harper's bazaar" .
В это же время издатель "Verve" Эжен Териад знакомит Брассая с Пабло Пикассо. Оба художника быстро нашли общий язык, и Брассай, увлеченный игрой в диалог с другой творческой личностью, начинает снимать работы Пикассо. Плодами этого сотрудничества, продлившегося до 60-х годов, станут работы «Скульптуры Пикассо» и «Разговоры с Пикассо», в которых был опубликован самый известный фотопортрет Мэтра, сделанный в его мастерской. Доверие между ними было взаимным, и особенно ощутимо эта доверительность отношений чувствуется в диалоге, приведенном Брассаем в книге «Разговоры с Пикассо» (1964); здесь Пикассо упрекает Брассая в том, что тот больше не занимается живописью:
– У Вас дар, а Вы этим не пользуетесь. Не может быть, чтобы фотография удовлетворяла Вас полностью. Она вынуждает Вас на полное самоотречение!
– Мне нравится это подчинение. Есть глаз, а не рука, больше не нужно прикасаться к предметам... (Brassaï, Conversation avec Picasso, Editions Gallimard, 1964).
Этот разговор, тем не менее, заставил Брассая последовать советам старшего друга и заняться, помимо фотографии, живописью, рисунком, скульптурой и даже кино: за свой короткометражный фильм «Пока есть животные» он получил приз на Каннском кинофестивале в 1955 году.
Брассай, несомненно, был человеком глубоких убеждений и как любой перенесший ужасы войны и оккупации, особенно остро чувствовал хрупкость человеческой жизни. Он начинает неожиданную и требующую уединения работу по созданию корпуса парижских граффити – этих таинственных знаков, оставленных давно ушедшими людьми, следов человеческих рук, победивших забвение. Он читает чужую жизнь в надписях на стенах, останавливает нежный взгляд на любовных признаниях, вырезанных на деревьях в парках, воссоздает мировую историю по надписям на стенах казарм и заводов. Брассай даже придумал собственную классификацию этих надписей: рождение человека, жизнь, любовь, смерть, животные, магия... Выход в 1960 году альбома граффити, имевшего огромный успех, и выставки в разных странах мира, последовавшие за публикацией, не поставили точку в этих поисках. Брассай упорно продолжает снимать граффити, как будто желая исполнить некий долг перед человечеством.
Подводя итоги своего творчества, незадолго до смерти он составил список из 30 лучших работ, самыми последними из которых были «Неизвестный Париж 1930-х», посвященный Генри Миллеру, и «Художники в моей жизни».
Генри Миллер, который и назвал Брассая «Оком Парижа», писал о нем впоследствии: «Через несколько часов, проведенных с ним, создавалось впечатление, будто тебя просеяли сквозь огромное сито, оставив на дне только то, что служит прославлению жизни».

Агнесса де Гувьон-Сен-Сир