Персональная выставка Влада Кулькова, на которой зрители увидят новую серию живописных полотен художника, выполненных в его фирменном стиле биоморфной абстракции.
Ее особенность заключается в том, что на холстах по творческой воле автора, не чуждой психоделических блужданий и онейрических экспериментов, оказываются запечатлены странные природные образования, хаос
и стихийные явления, зачастую становящиеся прорывами во вневременные метафизические пространства.
"Муравьи никогда не спят" - эта фраза, которая впечаталась в сознание художника, как одна из первых заставок научно-познавательного эфира российского телеканала Discovery. В его выставочном проекте фигура муравья получает новое измерение: он предстает перед зрителем как своеобразная монада, корпускул, мельчайшая частица синтеза. Такому художественному видению послужил предшествующий опыт Влада, сложившийся из детского увлечения математикой и чтения рассказа «Чудо Бореля» писателя Юрия Буйды. В пространстве памяти
автора, хранящем впечатления молодости, обнаружились мыслеформы из этого текста, разрешившего определенный этап в познании элементарного, но важного. Именно он зародил у художника догадку о том, что всякое здание подобно человеческому черепу, а смена архитектурных стилей представляет собой косметическую процедуру вокруг зияния глазниц. Как разворачивается эта катарсическая для Кулькова идея в абстрактной живописи, можно узнать в его новом проекте.
Сам художник описывает процесс работы над новой выставкой следующим образом: «Теория множеств, топология, вероятности и искренняя любовь к микроуровням в жизни существ и неодушевлённой материи слились в «устье протока». Далее весь объём данных и наблюдений мутировал и протекал медленно, подобно гибели оставленного на тепле желе. Но образ реального Эмиля Бореля, во многом почерпнутый из математических уравнений, постепенно стал корреспондировать, или иначе скажем, коррелировать со смутным Борелем в литературе. Тот совершал изящный опыт самоисключения, либо, напротив, кардинальное очерчивание усии (сущности, эссенции – прим. ред.). Мне было близко отторжение этим субъектом поля возможностей предложенного, и я находил прекрасным его покой, растерянную, но ясную деятельность, вместе с тем находил излишней некую драматургию его внутреннего
монолога».