Музейный некрополь занимает северную часть Волковского православного кладбища, где находится церковь Воскресения Христова, сооруженная в начале 1780-х гг. На "Литераторских мостках": около 500 надгробных памятников. представляющих значительный исторический и художественный интерес. Одним из первых известных литераторов, похороненных здесь, был А.Н.Радищев (†1802).
Великодушно теплый прием посетителейАтмосфера признания эпох...Приехали на личном транспорте, расположение достаточно удобное.история литераторов всегда ценна и не может быть не интересна нашему поколению
22 ноября 2018 г. 20:556
Следят за порядком.
Оценка
Комментарии посетителей (2)
Ульяна
25 марта 2019 г. 15:56
С мамой посетили церковь Воскресения Христова, которая находится во Фрунзенском районе СПБ. Погода была на удивление солнечная и мы решили посетить Музей-некрополь Литераторские мостки и почтить память усопших и погребенных на Волковском кладбище. Место по истине историческое и великое.
Выйдя из метро Волковская, я перешёл мимо светофора Волковский проспект и повернув направо по скверу дошёл до первого Волковского мостика, а за мостиком меня окружили могилы Волковского кладбища. Дойдя до здания администрации, я почтил память погибшим у обелиска на кладбище. Выйдя из кладбища через сто метров вошёл в пантеон русской литературы и искусства "Литераторские мостки". своим посещением я почтил всех тех, кто там нашёл своё последнее пристанище и вспомнил их вклад в литературу и искусство.
Дорогие друзья!
Приглашаем вас 16 декабря в 19:00 на лекцию об истории музея-некрополя «Литераторские мостки» – она пройдёт в библиотеке «Планетарий 1» (наб. Обводного канала, 74 лит. Б).
Подробности и регистрация здесь: https://vk.com/wall-187367581_6574
Вход на лекцию бесплатный.
09.12.2025 в 10:00
Сегодня – день памяти композитора, народного артиста РСФСР Бориса Ивановича Тищенко (23.03.1939-09.12.2010), его не стало 15 лет назад. В 2010 году в издательстве «Композитор» вышло большое интервью с Б. И. Тищенко, в котором он так вспоминал о начале своего творческого пути:
«Самое смешное, что композитором я твердо решил стать в семь лет, когда нот почти не знал! И до двенадцати лет я нот почти не знал. Просто нравилась мне музыка.
(...) я начал сочинять – по ошибке! Нам на уроке музыке сыграли пьесу Шумана «Дед Мороз» и сказали: «Напишите сочинение “Дед Мороз”». Я не понял, что надо было литературное сочинение написать, и написал своего музыкального «Деда Мороза». Кое-как записал, показал учительнице музыки школе свои «картошки» ноты, она сыграла, и я восхитился: «Как красиво!» Я пел в школьном хоре на уроках пения, учительница обратила на меня внимание (наверное, смачно пел) – и посоветовала маме отвести меня учиться в музыкальную школу.
Первой моей учительницей фортепиано была Валентина Дмитриевна Хованова, арфистка. Сначала я учился в музыкальных классах при Доме пионеров, на Мойке, 122 (...) Потом я пошел в школу-семилетку при училище при консерватории в переулке Матвеева. Меня взяли сразу в шестой класс. Я продолжал учиться в обычной школе, потому что моя мама сказала, что человек, который ничего не знает, кроме музыки, – это музицирующая обезьяна. Школу я закончил в 16 лет с золотой медалью. Ну вот, в музыкальную школу я поступил к Вере Леонтьевне Михелис, замечательному педагогу и потрясающему человеку (...)
Как она со мною возилась! Она за один год подготовила меня к училищу. Очень мягкая, ласковая, обходительная. Она много играла сама. Мы с ней дошли до сонат Бетховена. Я играл Третью и Одиннадцатую сонаты Бетховена. И проучившись год, поступил после нее в музыкальное училище на теоретико-композиторский факультет в класс Галины Ивановны Уствольской.
Это была моя судьба! Да они обе были моей судьбой... Галина Ивановна была полной противоположностью Вере Леонтьевне. Она была сама жесткость, сила! Все, что я до тех пор сочинял, оказалось детским лепетом. Она все, что я приносил, безжалостно громила. Я приносил ей какие-то пассажи в миноре с доминантами, а она безо всяких обиходов сказала: «Это банально! Это – тривиально!» И так она меня два года била справа налево и слева направо! Потом я как-то, шутки ради, написал такой канончик, показал ей. Она взяла, взглянула, ни слова не сказала, взяла этот листок и поставила: «5»!
А потом, на третий год питания этой небесной манной я написал наконец первый свой опус, который и сейчас у меня называется «Опус №1» и даже издан. Это были Вариации для фортепиано, которые я написал на третьем курсе у Галины Ивановны. Ей сразу так понравилась тема, что она совершенно иначе стала со мной разговаривать, другими словами. Потом я написал еще парочку сочинений – нехорошо звучит: «парочка сочинений»! Вокальное сочинение «Слепые» на слова венесуэльского поэта Карлоса Аугусто Леона и Рондо для скрипки. «Все, – она сказала. – Хватит с тебя, Иди в консерваторию». И с третьего курса я прыгнул в консерваторию. И меня сразу же приняли на два факультета: композиторский и фортепианный (...)
B консерватории все стало очень весело. Приняли меня с чистой пятеркой, но на первом же экзамене по специальности я получил чистую двойку! Но все это – традиции Галины Ивановны! Я, значит, следовал им, как стрела, выпущенная из лука, залетающая слишком далеко... Еще на третьем курсе она мне говорила: «Осторожней, Боря, а то нам даже параллельных кварт не разрешат писать». Ну, значит, вылетел я с первого курса, но ничуть не огорчился (...) Потому что я уже твердо знал, что я – композитор, и никто меня не сможет заставить с моего пути свернуть. Но поскольку я поступил на два факультета сразу – композиторский и фортепианный (ведь Вера Леонтьевна сделала меня пианистом, как Галина Ивановна – композитором), после того как меня попросили «очистить композиторский факультет», я остался в консерватории на фортепиано. Я ушел с композиторского, но сказал, что я еще вернусь!
(...) A через два года случилось вот что. Меня обратно взял на композиторский факультет Виктор Владимирович Волошинов, который был заведующим кафедрой композиции. Это величайший педагог был и прекрасный композитор. И изумительный человек! Рядом с Галиной Ивановной я могу поставить только его (...)
А потом произошло величайшее несчастье. 21 октября 1960 года он умер. И я перешел «по наследству» к следующему заведующему кафедрой Оресту Александровичу Евлахову. Доброму, милому человеку.
И вот настал 1961 год. И в консерваторию пришел Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Его пригласил Серебряков в преддверии столетнего юбилея консерватории вместе с двумя другими гигантами – Ростроповичем и Мравинским.
И Орест Александрович уговорил Дмитрия Дмитриевича Шостаковича взять меня, когда я был на пятом курсе, в свой класс! (...)
Вот так в 1961 году я, единственный студент, попал в класс к Дмитрию Дмитриевичу, у которого были одни аспиранты. И началось наше общение с Шостаковичем, которое длилось год консерватории, три года аспирантуры, четырнадцать лет моей и его жизни до 1975 года – и всю мою жизнь (...)»
Год назад, к 85-летию со дня рождения композитора, мы снимали видео, делимся ссылкой: https://vk.com/clips/litmostki?z=clip-24308846_456239142&feedType=ownerFeed&owner=-24308846
08.12.2025 в 10:00
Сегодня исполняется 200 лет со дня рождения ботаника, ректора Санкт-Петербургского университета, основоположника научной школы ботаников-географов, почетного члена Петербургской Академии наук, а также дедушки А. А. Блока – Андрея Николаевича Бекетова (08.12.1825-14.06.1902). По случаю юбилея мы взяли небольшое интервью у экскурсовода Музея-квартиры А. А. Блока, Алексея Юрьевича Емельянова:
«Андрей Николаевич Бекетов принадлежал к очень древнему роду, происходящему от Федора Бекетова. Когда ради забавы Иван Грозный оставил царские полномочия (конечно, только для видимости), он посадил на трон татарина, Симеона Бекбулатовича, которого велел почитать, как царя. «Правление» Симеона Бекбулатовича продолжалось около года, он был женат на дочери знатного боярина Мстиславского. И вот к этой семье был приставлен учитель, тоже татарского происхождения. «Учитель» по-татарски – «бекет», отсюда и пошла фамилия.
Потом все Бекетовы обрусели, и появилось несколько линий (родов), и даже в интернете вы можете найти сведения о многих из них. Есть среди Бекетовых и герой 1812 года – родной дядя Андрея Николаевича, Дмитрий Алексеевич Бекетов, ближайший друг Дениса Давыдова. Одна из представительниц рода, Елена Петровна Бекетова была замужем за петербургским генерал-губернатором Балашовым – ее портрет вы можете увидеть в постоянной экспозиции Русского музея. Ну а отец Андрея Николаевича – Николай Алексеевич Бекетов, был моряком, и у него было три сына и дочь. Все трое братьев Бекетовых были очень интересными: во-первых, существовал знаменитый Бекетовский кружок в Петербурге, в него даже входил Федор Михайлович Достоевский, который был очень дружен с братьями Бекетовыми. Потом им пришлось переехать в Казань – и слава Богу, потому что если бы они туда не переехали, они бы точно тоже перешли в революционный кружок Петрашевского, и неизвестно, как бы сложилась их судьба. В то время как в Казани они спокойно закончили университет, затем работали. Старший брат, Алексей Николаевич – стал земским деятелем, жил в Пензе. Стоит отметить, что все бекетовские поместья были расположены вокруг Пензы, а Алексей Николаевич в течение тридцати лет был председателем Пензенской земской управы. Младший, Николай Николаевич стал знаменитым химиком. Он был председателем Первого химического общества, был учителем химии у царских детей.
Андрей Николаевич Бекетов стал ботаником, работал сначала в Казани, потом переехал в Петербург, работал в Петербургском университете, дослужился до профессора и несколько лет (с 1876 по 1883 гг.) был ректором университета. Почему его сняли? Потому что когда начались так называемые контрреформы при Александре III, он был очень демократичным, и если студентов забирали в полицию, Андрей Николаевич надевал все свои ордена и шел их оттуда вызволять. Многие считали: распустил студентов. За это Андрея Николаевича и сняли с должности ректора, причем в тот период (недолгий) более-менее либеральный – при Александре II, должность ректора была выборной, и он был именно избран всем коллективом университета. А в последующие времена ректоров уже назначали – вплоть до самой революции.
Жена Андрея Николаевича, Елизавета Григорьевна Бекетова получила домашнее образование. Она была переводчицей, переводила с четырех языков – таких авторов, как Флобер, Мопассан, Бальзак. Недавно я заходил в Дом книги и увидел, что в 2024 году «Айвенго» издали именно в ее переводе – потому что он один из лучших. У Андрея Николаевича и Елизаветы Григорьевны было четверо дочерей, и возможно именно поэтому Андрей Николаевич решил инициировать открытие Высших женских курсов – чтобы дать своим дочерям образование.
В 1870-е годы у нас были открыты Высшие женские курсы. А вплоть до середины – второй половины XIX века – по крайней мере в России, да и во многих других странах – женщина вообще не могла получить высшего образования. Курсы были открыты Андреем Бекетовым вместе с Константином Бестужевым-Рюминым и стали называться «Бестужевскими», но их в полной мере можно было назвать и «Бекетовскими». Андрей Николаевич читал там ботанику. Многие университетские профессора в то время вели занятия и на Высших курсах – то есть девушки получали не худшее образование, чем в университете. Уже после революции курсы объединили с университетом.
Андрей Николаевич Бекетов жил в квартире в университете рядом с Менделеевым и дружил с ним. Именно по совету друга он покупает в 1874 году имение Шахматово, оно находилось всего в семи верстах от Боболово – имения Менделеева. После ухода из университета Андрей Николаевич жил в основном в имении. Помещиком он был очень либеральным: есть предание о том, что Андрей Николаевич, увидев, как из барского леса крестьянин тащит украденное дерево, вызвался помочь его дотащить. Интересно, что к крестьянам он обращался по-французски: «Eh bien, mon garcon!» («Ну что, мой мальчик?!»). Блок очень любил своего дедушку, они часто гуляли по лесам, полям, собирали гербарии. Благодаря дедушке Блок с малых лет знал названия всех растений, в том числе и по-латыни – очень хорошо разбирался в ботанике. Если мы посмотрим его библиотеку, то там очень много книг по естественным наукам – казалось бы, зачем поэту все это читать? Но ведь ему и правда это было интересно.
В Шахматовском имении Андрей Николаевич и умер в 1902 году. Отпевали его в том же храме в Тараканово, где год спустя Александр Блок обвенчается с Любовью Менделеевой (сейчас храм входит в состав Музея-заповедника Д.И. Менделеева)».
07.12.2025 в 10:00
Сегодня – день памяти Геннадия Никаноровича Булдакова (17.11.1924-07.12.1990), народного архитектора СССР, главного архитектора Ленинграда (1971-1986). Его не стало 35 лет назад. Вплоть до начала XXI века действовал генеральный план развития Ленинграда, подготовленный Г. Н. Булдаковым, и только в 2005 году был утвержден новый генплан, автором которого стал Валентин Федорович Назаров (1932-2015). Интересно, что Назаров работал вместе с Булдаковым и оставил о нем теплые воспоминания в книге «Архитекторы об архитекторах», вышедшей в 1999 году:
15 лет в должности главного архитектора Ленинграда – много это или мало? Всего пять процентов от 300-летней истории Санкт-Петербурга. Но это не обычные 15 лет, это период «взрыва» в развитии города, когда население Ленинграда увеличилось на 20%, жилой фонд – на 30%, застроенные территории – вдвое.
Можно по-разному оценивать этот этап в истории города деструктивный или, наоборот, структурирующий. Но то, что он был как существенным развитии города периодом бурного, небывалого роста, нет никакого сомнения. И именно в такое сложное время у руля градостроительного развития стоял Геннадий Булдаков.
Булдаков не был ни рвущимся к власти диктатором, ни своенравным гением, ни одетым в броню бесчувствия чиновником. У Геннадия Никаноровича была чуткая, ранимая душа, но закаленный в горниле Отечественной войны характер. На заседаниях и совещаниях архитекторы обычно что-то рисуют: ордер, кариатиды, пилястры, орнаменты, Геннадий Никанорович рисовал танк Т-34 и березку (…)
В 1966 году первый Генеральный план Ленинграда советского периода и проект планировки пригородной зоны были утверждены правительством.
Индустриальный строительный молох требовал все новых и новых площадок – ежегодно 2 млн. квадратных метров жилья, и каждый год новый район в городе более чем на 100 тыс. жителей. Дачное, Ново-Измайловский проспект, Народная улица, Полюстрово, Малая и Большая Охта, проспект Гагарина, Гражданка, Ульянка, Урицк, севернее реки Волковки – все эти «площадки» требовалось освобождать и инженерно обустраивать. Городская инфраструктура трещала по швам от бурного роста города: «недотоп», не хватало воды на последних этажах, перегрузка транспорта – приходилось более восьми человек в час пик на квадратный метр транспортных средств. Вперед, вперед, некогда оглянуться (…)
Я хочу поделиться воспоминаниями об отдельных эпизодах решения этого клубка проблем.
Геннадий Никанорович предполагал так разместить новую ТЭЦ на севере города, чтобы она одновременно работала на осваиваемый район севернее Муринского ручья и предполагаемый к освоению район Северо-Запада. Мы наметили несколько площадок для северной ТЭЦ, и Геннадий Никанорович захотел осмотреть их в натуре, с тем чтобы убедиться в правильности предварительного решения. Была зима, и на площадки, намеченные для строительства ТЭЦ, не добраться было на машине. Мы решили обследовать их на лыжах. Когда мы вышли из поезда, я обнаружил, что оставил свои лыжи в тамбуре вагона ушедшей электрички. Геннадий Никанорович по-дружески посмеялся над моей «растяпистостью» и предложил пройти маршрут пешком, несмотря на глубокий снег. Я шел налегке, а он с лыжами на плечах. ТЭЦ на этом месте не построили, ее построили севернее Девяткино, но этот поход я хорошо запомнил (…)
Формирование и реализация градостроительного замысла на структурном уровне – это искусство, которым сейчас у нас в городе уже не владеет никто. Геннадий Никанорович прекрасно понимал, что время дает ему возможность и большие средства для создания инфраструктурного каркаса города, но не предоставляет материала для формирования на его основе полноценной живой городской ткани. Булдаков прилагал неимоверные усилия для того, чтобы оставить незастроенными участки (белые пятна) вдоль магистралей в надежде на лучшее будущее. Однако раздавался очередной окрик из Смольного, и, наступив своей песне на горло, как говорил Геннадий Никанорович, он вынужден был размещать обычные панельные дома на резервируемых для «будущего» территориях и готовить очередную площадку для «складирования продукции ДСК» — тут он был бессилен что-либо сделать.
Вот почему в последние годы его все больше и больше волновали проблемы не роста Ленинграда, а сохранения и развития нашего национального достояния – центра города. Он курировал две темы: улицу Воинова и мощение Дворцовой площади. Свой рабочий день Геннадий Николаевич начинал на Дворцовой площади, где наблюдал за ходом работ по ее мощению. Он знал всех бригадиров по имени-отчеству, и они его знали.
Где-то в глубине души Геннадий Никанорович был по-крестьянски верующим христианином. Приведу в качестве подтверждения один случай. Было решено снести церковь в Зеленогорске, поскольку она художественной ценности не представляет и на учете как памятник архитектуры не состоит. Мы с Б. В. Николащенко пытались ее спасти, ходили в Союз художников к Михаилу Константиновичу Аникушину, который сказал, что не сможет нам помочь. Пошли к Геннадию Никаноровичу. «Надо что-то придумать», – сказал он. И придумал: православная церковь в Зеленогорске свидетельство того, что эта земля издревле была русской, и сносить церковь, оставляя кирху, в которой устроен кинотеатр, аполитично. Эту точку зрения он высказал в Смольном, и церковь не только сохранили, но и реставрировали, а затем вновь освятили (…)
«Большое видится на расстоянии» (…) Чем дальше мы удаляемся от 70-х годов, тем яснее для нас становится значение созданного Геннадием Булдаковым, его подвиг служения городу на посту главного архитектора Ленинграда в период урбанистического «взрыва».
06.12.2025 в 10:00
Сегодня исполняется 165 лет со дня рождения ученого-химика, академика, заслуженного деятеля науки РСФСР Николая Семеновича Курнакова (06.12.1860-19.03.1941). В течение многих лет он был главой отечественной неорганической химии и создал большую школу химиков-неоргаников, продолжавших и развивавших его идеи.
Н. С. Курнаков родился в городе Нолинске Вятской губернии, в семье офицера. В автобиографии он отмечал, что уже в 14 лет в мезонине своего дома самостоятельно проводил опыты по препаративной и аналитической химии, и именно они и определили его будущее. В 1877 г. он окончил Нижегородскую Военную гимназию и поступил в Горный институт в Петербурге, в котором учился пять лет на заводском отделении, после чего был оставлен при институте для практических занятий в химической лаборатории.
В Горном институте он читал лекции по неорганической химии, по общей металлургии и галургии, руководил практикумом по техническому анализу. В 1899 г. он был избран профессором физической химии Петербургского электротехнического института и читал курс физической химии вплоть до 1908 г. В этом же году Совет Института избрал Н.С. Курнакова почетным членом Совета. Здесь он организовал хорошо оборудованную лабораторию, где совместно с учениками и студентами проводил широкие исследования металлических сплавов. В течение трех лет (1895–1898) Курнаков был ученым-секретарем Совета Горного института. По приглашению профессора Г. Таммана и Р. Лоренца он состоял с 1900 г. постоянным сотрудником журнала «Zeitschrift für anorganische Chemie».
Н. С. Курнаков вместе с Д. И. Менделеевым и Н. А. Меншуткиным принял активное участие в организации в Петербурге Политехнического института, где в 1902 г. был избран профессором общей химии и в 1902–1930 гг. руководил кафедрой общей химии. Многие из его студентов сами стали крупными учеными и организаторами научных школ.
В 1915 г. Н.С. Курнаков вместе с рядом выдающихся отечественных ученых внесли в Академию наук предложение о создании в системе Академии наук Комиссии по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), которая была создана во главе с В. И. Вернадским, а заместителем стал Н. С. Курнаков, который в 1917–1921 гг. исполнял обязанности председателя. Во время Первой Мировой войны комиссия под руководством Н.С. Курнакова решала целый ряд неотложных вопросов по обеспечению страны необходимыми химическими продуктами. В том же 1915 г. был создан Военно-химический комитет во главе с Н.С. Курнаковым для решения проблем обеспечения химическими продуктами фронта.
Благодаря Н. С. Курнакову в науке появилась новая область – физико-химический анализ – самостоятельный раздел общей химии. В декабре 1916 г. Н.С. Курнаков выступил с предложением о необходимости создания Института физико-химического анализа. В мае 1917 г. было принято решение и одобрен устав Института. Однако фактически Институт физико-химического анализа стал функционировать в 1918 г.
Н.С. Курнаков и его школа внесли неоценимый вклад в выявление, исследование и использование соляных богатств и минеральных ресурсов нашей страны, разработку методов промышленной эксплуатации крупных месторождений минеральных солей (Кара-Богаз-Гол, Крым, Казахстан, Урал, Сибирь, Кавказ, особенно Соликамск). Благодаря их работам СССР смог обеспечить себя ресурсами не только для химической промышленности, но и для металлургии, строительства, сельского хозяйства (удобрения) и других отраслей хозяйства.
В 1915 г. Н. С. Курнаков вместе с В. И. Вернадским выступили с предложением развития работ по Тихвинским бокситам и организации производства чистого алюминия, но только в 1919 г. была начата разработка этих месторождений, а в 1927–1928 гг. в Институте прикладной химии создана полузаводская установка по получению отечественного алюминия. Промышленное производство алюминия началось в 1932 г. на Волховском алюминиевом заводе.
Еще в 1910 г. по инициативе Курнакова при Горном департаменте Министерства торговли и промышленности была организована Комиссия по аффинажу Уральской платины в России, а в 1915–1916 гг. в лаборатории Н.С. Курнаковым был разработан метод аффинажа платины. В 1918 г. Н. С. Курнаков от имени КЕПС подписал Устав Института по изучению платины и других благородных металлов. В образованном Институте Курнаков был членом Совета и руководил работами по исследованию сплавов благородных металлов.
В 1918 г. Курнаков возглавил Петроградскую комиссию Научно-технического отдела ВСНХ, в которую входило 29 научных учреждений. В 1919 г. по инициативе Н. С. Курнакова и ряда известных ученых был создан Институт прикладной химии. Н. С. Курнаков был утвержден директором Института и оставался на этом посту до 1927 г. Он же был организатором и главным редактором «Журнала прикладной химии».
В 1931 г. химические институты Академии наук были объединены в химическую Ассоциацию во главе с Н. С. Курнаковым. Эту должность он занимал до реорганизации Академии наук в 1938 г. Химическая ассоциация проводила большую организационную работу по переводу академических институтов в Москву в 1933–1934 гг. В связи с переездом Академии наук в Москву Николай Семенович объединил Институты физико-химического анализа, платины и других благородных металлов, лабораторию общей химии Химического института и физико-химический отдел Лаборатории высоких давлений Академии наук в Институт общей и неорганической химии Академии наук (в 1944 г. ему было присвоено имя Н. С. Курнакова).
После переезда в Москву Н. С. Курнаков продолжал педагогическую работу в Ленинградских вузах, хотя это было сопряжено с частыми поездками. В 1936 г. Н. С. Курнакова пригласили на педагогическую работу в МГУ заведовать вновь организованной кафедрой неорганической химии.
Н. С. Курнаков принимал самое активное участие в работе Русского физико-химического общества, а затем и Всесоюзного химического общества им. Д. И. Менделеева, в организации и проведении Менделеевских съездов по общей и прикладной химии, неоднократно избирался президентом общества, с 1933 г. и до конца своих дней был вице-президентом ВХО им. Д.И. Менделеева, в 1940 г. – почетным членом Общества.
Н.С. Курнаков скончался в селе Барвиха Московской области 19 марта 1941 года и был похоронен в Ленинграде на Смоленском православном кладбище. В 1953 году его захоронение перенесли на Литераторские мостки.
Комментарии посетителей (2)