Дзен
ВК
еженедельной рассылке
Телеге.
«Человеку нужно зеркало... человеку нужен человек», — этот звучный афоризм из фильма «Солярис» вспоминается, когда нужно объяснить, почему реалистическая живопись все еще существует, несмотря на многочисленные авторитетные предсказания ее неминуемого скорого краха. Художники по-прежнему продолжают изображать людей, а зрители — вглядываться в их работы в поисках контакта глаз. У Константина Лупанова этот контакт устанавливается сразу: сцепка, стыковка, — обитатели картинного зазеркалья нас тоже ищут и ждут. Для них мы – не четвертая стена, а сосед, по-свойски заглянувший в окно. Они встречают нас также без церемоний, — не принаряженные, не отрываясь от привычных занятий, не принимая эффектных поз, — кому они тут нужны, — все ж свои.
Композиции Лупанова преднамеренно фотографичны. Птичка, вылетевшая из камеры, как бог из машины, внезапно спасает мгновение, обреченное кануть в небытие. При этом все спасенные в этой волшебной капсуле-кадре совершенно к этому не готовы. Они не рассчитывали оказаться в вечности вот именно сейчас, не в горе, не в радости, а просто по пути от столика к столику, с яблоком во рту, с закинутой на кровать ногой, с тенью поперек лица. Только потом, разглядывая мимолетные изображения, понимаешь, что именно это и был твой момент истины, твое совершенное мгновение, что бог в это время говорил с тобой в развевающихся занавесках, в уткнувшемся в газету соседе, в грозовой туче, в сбежавшем в кусты коте.
Ссылка на фотографию оправдывает авторское невмешательство в расстановку людей и предметов, в несогласованность их мимики и жестикуляции. Но сама живопись Лупанова, ее фактура и плотность отнюдь не фотографична. Здесь он – приверженец стремительного, эмоционального движения кисти, спешащей за изменчивой игрой света и тени. Контраст автоматизма рассказа, в котором автор, кажется, вовсе не принимает участия, и яркой эмоциональности письма волнующе отстраняет образы. Сквозь перистую, колючую поверхность его картин пробираешься, как сквозь частый кустарник в детском поиске чудес. Кто взглянет на нас из сплетенья ветвей, за чьим укромным бытом и тайными повадками нам предстоит наблюдать сегодня?
Лупанов непринужденно разыгрывает карту салонной живописи, мороча зрителя веселым, артистичным абсурдом. Под видом роскоши и значительности подсовывает нам обезьянок за щедрой трапезой, — помните, в старинных «vanitas» они олицетворяли греховность и суетность человечьей природы, — или того пуще, — коров в президентских покоях. Весь этот пестрый зверинец движется, кишит, бликует, переливается, заглядывает нам в глаза. Тут же и сам автор в качестве персонажа верховодит своей насмешливой клоунадой: присоединяйтесь, мол, господа, присоединяйтесь.
Русскому художнику, отягощенному традицией и школой так непросто удержаться от философических обобщений, назиданий, иносказаний. Лупанов с легкостью становится на одну доску со зрителем. Его зеркало без двойного дна и мистической пелены: «и больше нет ничего, все находится в нас».
