Государственный литературный музей ХХ век (Музей-квартира М. М. Зощенко) - выставки

21 июня исполняется 111 лет со дня рождения Александра Трифоновича Твардовского. Родился 21 (08 по старому стилю) июня 1910 г. в деревне Загорье Смоленской губернии (сейчас это Починковский район Смоленской области). Его отец был сельским кузнецом, человеком грамотным и весьма начитанным. Детство поэта пришлось на первые послереволюционные годы, а в юности ему довелось на своей собственной судьбе познать, как проводилась коллективизация. В 1930-е гг. его отец был "раскулачен" и выслан из родной деревни. Талант поэта проснулся в Александре Твардовском в раннем детстве. В 1925 г., еще учась в сельской школе, он начал работать в смоленских газетах селькором, для которых писал статьи, очерки, иногда печатал там собственные стихи. Первая публикация будущего поэта ‑ заметка "Как происходят перевыборы кооперативов" была опубликована 15 февраля 1925 г. в газете "Смоленская деревня". В 1939 г. он окончил Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ) и в том же году его призвали в армию. За шесть лет своей армейской жизни Твардовский прошел несколько войн. В качестве военного журналиста он принимал участие в Польском походе Красной Армии в Западную Белоруссию, в советско-финской войне 1939-1940 гг. В этот период создал цикл стихов "В снегах Финляндии". Во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. поэт работал военным корреспондентом во фронтовых газетах, публикуя в них стихи и очерки. Свою лирику военных лет поэт называл "Фронтовой хроникой". Во время Великой Отечественной войны Александром Твардовским была написана известная поэма «Василий Теркин», которая в свое время принесла орден Отечественной войны 2-й степени автору, а сейчас поэма включена в школьную программу. Послевоенная поэзия Александра Твардовского все также активно освещала политические и общественные события в СССР, что делает его произведения настоящим вестником того времени и ценной находкой не только для литературоведов, но и для историков. В 1950-1960 гг. создается книга "За далью – даль", представляющая как бы дневник путешествия в Сибирь и на Дальний Восток. И в то же время, в 1950–1960-е годы возглавляемый им «Новый мир» открыл читателям по-настоящему большую литературу: лейтенантскую прозу, деревенских писателей, диссидентов. В 1967-1969 гг. он работал над поэмой "По праву памяти", в которой описываются ужасы коллективизации на примере, в том числе, собственного отца. При жизни автора произведение не будет издано. Так же, как и поэма "Теркин на том свете" (написана в 1963 г.). Казалось бы, что общего между творчеством Твардовского и Зощенко? Своего рода диптих "Ленин и печник" объединяет авторов напрямую.

Давние дружеские отношения связывали жителя нашего Писательского дома Александра Гитовича с Михаилом Светловым. «ПОЭЗИЯ – МОЯ ДЕРЖАВА...» Снова – о Михаиле Аркадьевиче Светлове, который родился 17 июня 1903 года. СТИХИ – как звёзды. Они загораются и исчезают. Иногда вспыхивают ярким пламенем, но быстро гаснут, подчас светят долго, и лишь немногие – вечно. Стихи – как люди. Они рождаются, живут, умирают. И лишь редкие остаются бессмертными, хотя давно нет в живых их создателей, давно отошла в прошлое эпоха, их породившая... Эту мысль я услышал три десятилетия назад близ Нарвских ворот, в 381-й школе, где существовал удивительный ребячий клуб «Гренада». Наверняка, дорогой читатель, тебе уже ясно, что название это мальчики и девочки взяли из знаменитого стихотворения Михаила Светлова, что поэзия в их жизни значила слишком многое и что строки, написанные Михаилом Аркадьевичем, они выделяли для себя особо. Призрачной белой ночью провожая меня до метро, эти славные мои попутчики всё повторяли, повторяли: «Я не знаю, где граница Между Севером и Югом, Я не знаю, где граница Меж товарищем и другом...» И ещё: «Чтоб ты не страдала от пыли дорожной, Чтоб ветер твой след не закрыл, – Любимую, на руки взяв осторожно, На облако я усадил...» А я в ответ напел им нашу, ещё детскую, про «юного барабанщика»: «Мы шли под грохот канонады...», а потом – студенческую, тоже «от Светлова»: «Веселее, друзья, идите! Первым делом – не унывать! От студенческих общежитий До бессмертья рукой подать!» Что ж, в пору моей юности, в годы послесталинской «оттепели», все мы были немножко мечтателями, и поэтому стихи Светлова нам оказались в самый раз... *** ОН РОДИЛСЯ и вырос под небом Екатеринослава, который ещё не окрестили Днепропетровском (а сейчас и вовсе – Днепром), в семье настолько бедной, что, когда газета впервые опубликовала стихи четырнадцатилетнего подростка, Миша на весь гонорар купил буханку белого хлеба. И все домашние наконец-то смогли отведать эту вкуснятину... Вскоре, ставший из Шейнкмана Светловым, он вместе с друзьями Михаилом Голодным и Александром Ясным (тоже придумали литературные псевдонимы, явно подражая Максиму Горькому и Демьяну Бедному) явился в Москву – на Первое Всероссийское совещание пролетарских писателей. А 29 августа 1926 года его имя узнала вся страна: «Гренаду» со страницы «Комсомолки» те, кому номер газеты не достался, переписывали от руки... Через пару дней Маяковский на своём творческом вечере заявил: «Говорят, что в "Гренаде" слабые рифмы. Но мне стихотворение понравилось так, что я, какие там рифмы, даже не заметил...» И вот 1936-й. Война в Испании. «Во мне что-то от прорицателя», – сокрушался Светлов: ведь в «Гренаде» он словно предвидел испанскую трагедию! Да, за десять лет до этой первой схватки с фашизмом Светлов удивительно прозорливо сумел угадать порыв бойцов интербригадовцев и вложил их думы в уста украинского хлопца, рядового солдата революции, который, помня о «Гренадской волости», «хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать...» И пусть на самом деле далёкий, таинственный город (в котором мне, к счастью, довелось побывать) зовётся не ГрЕнада, а ГрАнада, это для значения великого стиха ничего уже не меняло... «Гренада» на испанском фронте быстро стала песней, которую под Гвадалахарой, услыхав от русских лётчиков, тут же подхватили бойцы-интернационалисты из других стран. И скоро её, переведённую на разные языки, запела вся Европа. Ну а среди профессиональных композиторов музыку на строки «Гренады» писали и Юрий Мейтус, и Микаэл Таривердиев, но всё-таки самую лучшую мелодию в 1958-м сочинил Виктор Берковский, будущий знаменитый бард, а тогда – студент из Запорожья... *** ОДНАЖДЫ, в 1935-м, к Светлову неожиданно нагрянул из Питера кинорежиссёр Семён Тимошенко. Он делал картину «Три товарища», для которой требовалась песня про Каховку и девушку. «Я устал с дороги, – сказал режиссёр, – посплю. Когда напишешь, разбуди». Поэт позднее поведал: – Каховка – это моя земля. Правда, я в ней никогда не был, но моя юность неразрывна с Украиной. Я вспомнил горящую Украину, своих товарищей... Разбудил Тимошенко минут через сорок и начал читать: «Каховка, Каховка, родная винтовка... Горячая пуля, лети! Иркутск и Варшава, Орёл и Каховка – этапы большого пути...» Тот сонным голосом: «Как же так быстро у тебя получилось? Всего сорок минут прошло!» Я сказал: «Ты плохо считаешь – прошло сорок минут плюс моя жизнь». А ведь эта самая жизнь Светлова состояла из сплошных парадоксов! Один из первых, очень одержимых комсомольцев, он из комсомола был исключён. Веря в высокие идеалы революции, заявления о вступлении в партию не подавал ни разу. Воспевая мечту о летящей к счастью молодой стране Советов, одновременно был гоним властями. Доброволец Гражданской, он преследовался за симпатии к троцкистам. В 1945-м дошёл до Берлина, но в мирную пору всегда оставался «невыездным». Да, не удалось Михаилу Аркадьевичу узреть ту самую Гренаду, которую прославил на весь мир... В дни войны он, фронтовой корреспондент, пронзительно написал про юного итальянца, погибшего на Восточном фронте: «Молодой уроженец Неаполя! Что в России оставил ты на поле? Почему ты не мог быть счастливым Над родным знаменитым заливом?..» Я любил читать это со школьной сцены, особенно такие строчки: «Но ведь я не пришёл с пистолетом Отнимать итальянское лето, Но ведь пули мои не свистели Над священной землей Рафаэля!..» И очень грустно было произносить заключительные слова: «Никогда ты здесь не жил и не был!.. Но разбросано в снежных полях Итальянское синее небо, Застеклённое в мёртвых глазах...» Увы, «итальянское синее небо» Михаил Аркадьевич не увидел тоже... Всенародно знаменитый, он терпеть не мог какой-либо помпезности, всячески избегал президиумов (об одном поэте, который, заняв крупную должность, перестал писать стихи, заметил: «От него удивительно пахнет президиумом») и вообще старался быть в тени. Постоянно находясь в людской гуще (среди молодежи, студентов, коллег, поклонников), оставался очень одиноким. Всё, что зарабатывал, раздавал, порой – до последней копейки... Однажды Иосиф Уткин ему сказал: «Поэт – это тот, кому ничего не нужно и у кого ничего нельзя отнять». Светлов возразил: «Нет, поэт – это тот, кому нужен весь мир и кто хочет всё отдать людям». Поэт-романтик, он никогда не был наивным, близоруким, восторженно оптимистичным. «Черноволосый Светлов с неистово синими глазами», как говорила о нём Ольга Берггольц, постепенно превращался в задумчивого человека с глазами печальными. Однако он ещё верил в идеалы своей юности, верил в молодых людей, писал для них стихи добрые и возвышенные: «Как мальчики, мечтая о победах, Умчались в неизвестные края Два ангела на двух велосипедах – Любовь моя и молодость моя...» Или: «Там, где небо встретилось с землёй, Горизонт родился молодой. Я бегу, желанием гоним. Горизонт отходит. Я за ним...» И ещё: «И, вспоминая молодость былую, Я покидаю должность старика, И юности румяная щека Передо мной опять для поцелуя...» *** А КАК НЕ ВСПОМНИТЬ про светловское остроумие, о котором ходят легенды!.. Ну, например, когда отмечался его юбилей, было оглашено письмо отсутствующего Вениамина Каверина, в котором говорилось: «Я завидую не только таланту Светлова, но и его удивительной скромности. Он, как никто, умеет довольствоваться необходимым». Юбиляр возразил: «Мне не надо ничего необходимого, но я не могу без лишнего». По поводу своей сутулости шутил: «Что такое знак вопроса? Это состарившийся восклицательный»... Он же: «У меня не телосложение, а теловычитание. Красивый я получаюсь только на шаржах»... Прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростёртые на песке фигуры загорающих пожилых людей, заметил: «ТЕЛА давно минувших дней...» На фронте начальник политотдела армии укорял Светлова за то, что тот без спроса начальства оказался на передовой: «Говорят, был такой огонь, что нельзя было голову поднять». Светлов уточнил: "Голову поднять было можно, но – отдельно от туловища»... В Союзе писателей обсуждали молодого поэта, злоупотреблявшего спиртным. Поэт оправдывался: «Что ж тут такого? Пушкин пил. И Лермонтов пил. И Бетховен. И Моцарт...» Кто-то поинтересовался: «А что пил Моцарт?» Светлов ухмыльнулся: «А что ему Сальери наливал, то и пил!» Студент Литинститута, защищая дипломную работу, читал «морские стихи». Ему оппонировал Светлов: «От моря можно брать ясность, синеву, грозность... Но зачем брать воду?» В ЦДЛ, на конференции по вопросам языка и переводов, в президиуме восседали писатели Юрий Либединский и Лев Озеров. Войдя в зал, Светлов мигом сориентировался: «Шли на конференцию, а попали на "Лебединое озеро"». Встретив писателя, который носил массивные золотые часы с таким же тяжеленным браслетом, предложил: «Старик, а не пропить ли нам секундную стрелку?» Однажды высказал такую мысль: «Занимать деньги надо только у пессимистов. Они заранее знают, что их не отдадут». Или другое его изречение: «Когда я умру, на доме, где прописан, повесят мемориальную доску: "ЗДЕСЬ ЖИЛ И НЕ РАБОТАЛ ПОЭТ МИХАИЛ СВЕТЛОВ"». А лично мне, когда слушаю иных записных анекдотчиков, непременно вспоминается такой его афоризм: «Анекдот – это юмор взаймы»! *** ПОКИДАЛ он белый свет совсем не старым (шестьдесят один – разве возраст?), и очень-очень тяжело. Но всё равно продолжал шутить: «Старость – это время, когда половина мочи уходит на анализы...» В больнице, отвечая на приветствие посетителя («Здравствуй, Миша! Неужели я вижу живого классика?»), грустно улыбнулся: «Почти живого...» В другой раз, когда его пришёл навестить актёр Семён Гушанский, Светлов указал на бутылку «Боржоми»: «Ну вот, Семёнушка, и я скоро буду так...» «Как?» – не понял Гушанский. – «Прочти, что на этикетке написано». А написано было: «Хранить в тёмном и прохладном месте, в лежачем положении»... За день до кончины улыбнулся юной гостье, которая с трудом сдерживала слезы: «Старуха, переодень лицо...» Тогда же он написал: «И пускай рядами фонарей Ночь несёт дежурство над больницей, – Ну-ка, утро, наступай скорей, Стань, моё окно, моей бойницей!» Но утро для Михаила Аркадьевича уже не наступило... *** ДИРЕКТОР 381-й школы Анна Анатольевна Копунова по телефону сказала мне, что клуба «Гренада» у них давным-давно не существует и что вообще к стихам нынешние ученики не расположены... Увы... Значит, вовсе не им адресовал Поэт такую вот запись: «Я оставляю вам в наследство сберегательные книжки моих стихотворений, на счету у которых не осталось ни копейки денег. Но зато вам всегда будет что почитать на ночь...» И ещё, наверное, останутся они глухи и к вот такому его признанию: «Нет! Жизнь моя не стала ржавой, Не оскудело бытиё... Поэзия – моя держава, Я вечный подданный её!» И всё-таки: неужели вечный подданный державы по имени «Поэзия» Михаил Аркадьевич Светлов сегодняшним мальчишкам и девчонкам не интересен ну аб-со-лют-но?! Лев СИДОРОВСКИЙ

Продолжаем наше виртуальное путешествие! О каком приморском городе Евгений Шварц оставил такие воспоминания: «Весной 1904 года мы поехали в... Поездка эта сыграла в моей жизни не меньшую роль, чем поездка в Жиздру. С Жиздрой связана любовь к церкви, колокольному звону, садам, сосновому бору. А в... я полюбил корабли, лодки, порт, запах смолы и научился мечтать». (Евгений Шварц. Превратности судьбы. Воспоминания об эпохе из дневников писателя) #Путешествуем_с_Шварцем #Шварц_о_городах #Шварц125

Мы всегда рады видеть в нашем музее коллег! Музей-квартиру М.Зощенко посетил директор С.М.Некрасов. Хотим отметить, что Сергей Михайлович присутствовал на открытии музея в 1992 году. Мы были рады вновь встретиться в стенах музея и рассказать о новой литературной экспозиции такому дорогому гостю. На фото: директор Всероссийского музея А. С. Пушкина С.М. Некрасов, художник Д.Шкелева, генеральный директор фонда «Древо жизни» Е.С.Демидова в сопровождении старшего научного сотрудника музея М.С.Инге-Вечтомовой.